Про судью

Салата осталось две ложки. Он был вкусный, но чересчур питательный, потому "не доелся". Рядом, на блюде, лежали самодельные лепёшки, «лучше, чем у черножопых на рынке», стояла баночка горчицы. Острое иногда бодрило до слёз.

Души прекрасные порывы за ночь, отоспанную в чужой голове, прокисли и сделались уже не такие прекрасные. Хочется? Перехочется!

Судья обиделся и ушёл. Резко. Быстро. Большой человек в красной футболке простого кроя, сильно заношенной, сам он был хромой на правую ногу. Рванул всё, громко выразил ненависть и убрался.

Остальные терпели или возмущались, но все они ожидали, рассчитывали на него. Не спрашивали: ноет ли у него спина по утрам (а она, к слову, ныла беспощадно), хватает ли ему денег на рис или гусиный паштет, улыбался ли он кому-то в этом месяце, улыбался ли кто-то ему в ответ.  Вверили судье в обязанность. А он, как самолётная бомба, взрываясь, думал только о себе. "Я! Я! Я!", - раздавалось в каждом удаляющемся шаге.

На кухне пахло несъевшимся салатом, сыром, сюром и тупиковостью происходящего. Ночь подмела город метлой уличной пустоты. На стене тикали часики, позволяя времени утекать сквозь пальцы и щели между оконной рамой и, собственно, окном. За ним, за окном, на расстоянии вытянутой руки, затаился понедельник. Немножко хотелось верить, хотя бы, гороскопу.