Воспоминания бельгийца из Валлонского легиона о боях на Северском Донце. Часть 3

   В полдень отряд вошёл в деревню Браховку, где уже находились «старики» - первый контингент добровольцев легиона - с некоторыми из которых автор был знаком. «Большинство моих старых товарищей встретили меня дружелюбно. Постепенно к ним присоединились остальные, и я вместе с ними ощутил огромную радость от нашего воссоединения. И всё же не обошлось без насмешек и неприятных замечаний со стороны некоторых «стариков», направленных на ребят из нашей роты. Надо заметить, что прохладный приём мы встретили лишь со стороны части товарищей, отбывших 8 августа, но не всех. Не следует обобщать. Некоторые из «стариков» говорили, что если бы мы не прибыли, их бы репатриировали. Это замечание, которое я слышал несколько раз, вполне справедливо. Ведь им пришлось пережить Громовую балку и суровую зиму 1941/42 года». То есть, часть военных, повоевав и прочувствовав на себе, что такое война, хотели бы вернуться домой. 
   «Обе наши только что прибывшие роты построили, и к нам подошёл капитан Чехов (капитан Чехов Г.В. (1892-1961) - белоэмигрант, бывший офицер Русского Императорского флота, командовал с 8 августа 1941 года 3-й ротой Валлонского легиона, в марте 1942 года всем легионом, с ноября 1944 года по 1945 год - штурмбаннфюрер СС (майор), командир 70-го добровольческого гренадерского полка СС; сумел избежать выдачи и заслуженной кары в СССР, сменил фамилию на фамилию матери — Шер. - Пер.). Вот это выправка! Крепкий, коренастый, уверенно сидящий в седле. Голос мужественный - невероятно мужественный».
   В Браховке прибывшие роты расквартировали - один дом на отделение (10 человек). В деревне были местные жители, преимущественно старики, женщины и дети. Далее следуют описания различных деталей пребывания здесь, на которых не будем останавливаться.
   Касательно военных действий, то произошло два следующих события, связанных с авиацией. Первое, над деревней пролетали «два или три» самолёта, «согласно инструкции», солдаты легли на спину и стали палить по ним из винтовок. «Летели они низко, наши ружейные выстрелы представляли для них большую опасность». Затем появился немецкий самолёт и они стали пытаться скрыться. Тут же началось преследование, и, несколько минут спустя, снова появился один из самолётов с тянущимся за ним шлейфом дыма. Он врезался в землю немного северо-восточней деревни. «Мы поспешили туда. Никакого движения при нашем приближении. Мы склоняемся над стёклами из плексигласа. Лётчик в кабине мёртв. С некоторыми усилиями извлекли его тело и уложили на степную траву. Вскоре прибыл наш доктор, но он лишь засвидетельствовал смерть. Мы забрали личные вещи и документы, имевшие на борту (коих минимум), которые отправили в штаб дивизии. С большим любопытством, поскольку это в первый раз, мы осматриваем самолёт, по правде говоря довольно примитивный, и особое внимание обратили на приборы. Я немедленно принялся вырезать ножом красную звезду с крыла аэроплана, другие делали то же самое с различными эмблемами на крыльях, на кабине и хвостовом элероне. Следует сказать, что это было несложно, поскольку все поверхности самолёта были сделаны из грубой ткани. Другие снимали шкалы приборов, часы, высотометр, указатель крена и т.д. или части плексигласа с фонаря кабины. У этого первого военного трофея нас собралось не менее десяти человек. Несколько человек стали рыть могилу и похоронили лётчика. Собрали полевые цветы, положили на могилу и дали салют в его честь. Если по правде, то все мы были немного взволнованы. И дабы не показать этого, каждый старался делать вид, будто ему всё равно или он интересуется чем-то другим. Это первая могила на нашем пути!».
   И второе событие. На следующий день снова появится самолёт, низко летящий, с чёрным шлейфом дыма за ним. «Он горел, и окутывающее его пламя выбивалось из-под капота двигателя. На этот раз самолёт был больше прежнего и, как и тот раз, разбился неподалёку от деревни. Сейчас он находился совсем близко, и мы увидели опознавательные знаки. Это немецкий самолёт! «Хейнкель-111». О боже! Им не спастись! Объятая пламенем машина ударилась о землю, и мы, задыхаясь, побежали к ней, чтобы попытаться сделать хоть что-нибудь. Но когда мы приблизились к самолёту, то сразу увидели, что тут уже ничем не поможешь. Пламя удерживало нас в десятке метров от самолёта, и мы не могли его погасить. Мы не могли приблизиться ни на шаг. Из-за жаркого огня приходилось прикрывать лица руками, и я чувствовал, как пламя обжигает их даже через рукава. Пришлось отойти назад. Проклятая беспомощность!». 

   Огонь быстро спадал, несколько человек пытались подойти. «Всё равно жар, жар ещё был очень сильный, и это притом, что ничего не взрывалось, ни топливные баки, не боеприпасы». В конце концов тела пилотов удалось извлечь. «Они почти обнажённые, их лётная форма и комбинезоны сгорели, а то, что осталось, обуглилось!». «Мы вырыли две могилы, чуть ближе, чем для вчерашнего русского пилота, и похоронили двоих товарищей по оружию. Быстро были сделаны два деревянных креста, увенчанные найденными в самолёте шлемами. Как и в тот день, несколько цветов, последние почести. Салют в их честь. Трое парней, которые ещё два дня назад были противниками, теперь бок о бок лежали в месте своего последнего, вечного упокоения. Один в своей родной земле, двое других в чужой, далеко от родной. Их семьи получат стандартные телеграммы «Пал за родину в бою с врагом», и ещё личные вещи. Печальные воспоминания! Что касается русского лётчика, не знаю, как у них поступают в таких случаях, сообщают ли семье и каким образом. В любом случае трагедия одинакова для жены, русской или немецкой, для родителей, для детей-сирот». 
   Кайзергруберу снова довелось побывал в Славянске. Восемь человек отправили туда на задание, связанное с артиллерийским взводом, полевой артиллерией», а именно раздобыть лошадей. «Шли той же дорогой, но на этот раз уложились в один день - неплохая прогулка! Ночевали в Славянске и, заполучив лошадей, отправились обратно в Браховку». 
   С 12 по 16 июня занимались тренировками, а также реорганизацией, «и в эти дни я воспользовался подвернувшейся возможностью перевестись из пехотной роты, к которой был приписан, в ПАК (расчёт противотанкового орудия), а потом обратно в пехоту». Формировался пехотный контингент для отправки подкрепления на фронт на Северском Донце, «и я в нем, вместе с несколькими «стариками» и новоприбывшими». 17-го они выступили к Северскому Донцу. И дорога к фронту, как отмечает Кайзергрубер, явно не была усыпана розами...